Марианна присмирела и посматривала на сестру с испугом.

– Знаешь, Элинор, – сказала она, – кажется, из-за тебя я себя навсегда возненавидела. Я же была с тобой совершенно безжалостна! И это с тобой – моим единственным утешением и опорой. Мне казалось, что ты страдаешь только из-за меня! И какова моя благодарность? Чем я тебе отплатила? Я порицала твое поведение единственно из-за того, что твое благородство служит мне горьким укором.

За этим признанием последовали нежные ласки. Марианна находилась в таком состоянии, что была готова на любую жертву, лишь бы искупить свою вину перед сестрой, поэтому Элинор без особого труда добилась от нее согласия не проявлять особых эмоций в разговорах, а при встречах с Люси не проявлять к ней неприязни. Если же им доведется встретиться с Эдвардом, Марианна пообещала проявить к нему прежнюю сердечность. Уступки, конечно, были велики, но, если Марианна считала себя виноватой, ее не останавливали никакие жертвы.

Обещание проявлять сдержанность она исполнила безупречно. Слушая пространные рассуждения миссис Дженнингс, она ни разу не побледнела, не изменилась в лице, не перечила и даже зашла так далеко, что три раза сказала «да, мадам». Когда же миссис Дженнингс принялась расхваливать достоинства Люси, она только пересела с одного стула на другой, а тот факт, что во время красочного описания пылкой любви Эдварда у нее перехватило горло, остался никем не замеченным. Столь мужественное поведение Марианны Элинор сочла истинным героизмом и почувствовала уверенность, что и сама выдержит любые испытания.

Следующее утро также не принесло успокоения. Мистер Джон Дэшвуд счел необходимым нанести сестрам визит, чтобы, сохраняя весьма мрачный вид, обсудить ужасные события и сообщить, как чувствует себя его дражайшая супруга.

– Вы, без сомнения, слышали, – с траурным видом проговорил он, – о возмутительном открытии, которое вчера было сделано в нашем доме?

Сестры ответили лишь утвердительными кивками, посчитав ситуацию слишком опасной для слов.

– Ваша сестра, – столь же мрачно продолжил мистер Джон, – страдала безумно, так же как и миссис Феррарс. Они обе находились в таком отчаянии… Но я искренне надеюсь, что буря все-таки пронесется, не оставив слишком уж разрушительных следов. Бедняжка Фанни! Вчера она весь день находилась на грани истерики! Но вы можете особенно не тревожиться. Донаван утверждает, что большой опасности нет. Ваша сестра – молодая и здоровая женщина, к тому же обладает изрядной силой духа, которая поможет ей справиться с любыми испытаниями. Свалившееся на нее несчастье она перенесла с воистину ангельской кротостью и смирением. Только говорит, что, наверное, никогда больше не сможет хорошо относиться ни к кому. Я считаю, что это совершенно неудивительно после того, как ее столь коварно обманули. Подумать только! Как можно проявить столь черную неблагодарность в ответ на искреннее радушие и доверие. Ведь Фанни пригласила к нам этих девиц исключительно по доброте душевной. Она нисколько не сомневалась, что сестры Стил скромны, благовоспитанны, а значит, заслуживают некоторого внимания и станут приятными собеседницами. Из-за них мы не пригласили пожить у нас тебя, Элинор, и Марианну, пока ваша добрейшая хозяйка ухаживала за дочерью, хотя таково было наше самое горячее желание. И вот что мы получили в награду за свою доброту! «Ах, как бы я хотела, – постоянно твердит Фанни, – чтобы вместо них мы пригласили твоих сестер».

Он умолк, чтобы дать Элинор и Марианне возможность выразить уместную, по его мнению, благодарность, а затем снова заговорил:

– Вы даже не представляете, что перенесла несчастная миссис Феррарс, когда Фанни ей рассказала о случившемся. Уму непостижимо! Эта женщина проявляет чудеса материнской любви и находит для сына превосходную во всех отношениях партию. И вдруг выясняется, что он уже давно тайно помолвлен с совершенно другой особой. Но даже если бы ей в голову и закрались какие-нибудь подозрения, то уж точно не в отношении этой девицы. «Мне казалось, – растерянно повторяла она, – что уж тут-то мне точно нечего опасаться!» Вообразите, какие адские муки она испытала! Мы долго думали, что следует предпринять. В конце концов она послала за Эдвардом. Он не замедлил явиться. Но у меня просто язык не поворачивается рассказывать, что было дальше. Настойчивые уговоры миссис Феррарс расторгнуть помолвку, подкрепляемые, как вы понимаете, моими доводами и слезными просьбами Фанни не дали никакого результата. Он, казалось, забыл о своем долге перед родными, пренебрег сыновней любовью, братской привязанностью. Не присутствуй я при этом сам, ни за что не смог бы поверить, что наш Эдвард способен на такое упрямство и бесчувственность. Мать даже открыла ему свое благородное намерение передать ему во владение норфолкское поместье, которое после уплаты земельного налога приносит чистый доход тысячу фунтов в год. Конечно, она собиралась так поступить, если он женится на мисс Мортон. Когда же это не возымело действия, она в отчаянии пообещала прибавить к этому еще двести фунтов. И объяснила, какая его ждет беспросветная нищета, если он по доброй воле не откажется от неравного брака. Ему придется пользоваться собственным капиталом в две тысячи фунтов и не надеяться на помощь матери. Она даже пригрозила, что будет всеми силами препятствовать, если он попытается найти для себя какое-нибудь приносящее доход занятие.

В этом месте Марианна, сдержанность которой все-таки не простиралась так далеко, всплеснула руками и воскликнула:

– Боже мой, неужели такое возможно?

– Ты имеешь полное право изумляться ослиному упрямству, перед которым оказываются бессильными любые разумные доводы, – удовлетворенно кивнул рассказчик, – я полностью разделяю твое возмущение.

Марианна собралась было объяснить, что именно ее возмутило, но вспомнила про данные ею обещания и сдержалась.

– Да, – с грустью продолжил Джон Дэшвуд, – с прискорбием должен вам сообщить, что все уговоры оказались тщетными. Эдвард был немногословен, но проявил решительность, достойную лучшего применения. Он наотрез отказался расторгнуть помолвку и заявил, что сдержит слово, чего бы ему это ни стоило.

– Прекрасно, – с грубоватой прямотой перебила миссис Дженнингс, которая больше не могла молчать, – значит, он поступил как порядочный человек. Прими он другое решение, прошу прощения, мистер Дэшвуд, я бы сказала, что он негодяй! Имейте в виду, это дело имеет ко мне самое прямое отношение, потому что Люси Стил – моя родственница. Я совершенно убеждена, что она прекрасная девушка и достойна хорошего мужа.

Мистер Джон Дэшвуд немало удивился, хотя и не подал виду. Однако он был на редкость спокойным человеком. Флегматик по натуре, он предпочитал со всеми жить в мире, а уж тем более с богатыми людьми. Поэтому он не выказал ни возмущения, ни досады и ответил:

– Помилуйте, мадам, я ни за что не позволю себе отозваться непочтительно о ваших уважаемых родственниках. Вполне вероятно, мисс Люси Стил является весьма достойной особой. Но вы не можете не признать, что этот брак невозможен! Дать согласие на тайную помолвку с неопытным юношей, порученным попечению ее дяди… А если учесть, что молодой человек к тому же является сыном такой богатой и влиятельной дамы, как миссис Феррарс… Пожалуй, все-таки такой поступок является слишком экстравагантным. Но, миссис Дженнингс, я вовсе не намерен осуждать тех, кто пользуется вашим расположением. Мы все желаем ей счастья и благополучия. Да и миссис Феррарс с самого начала отнеслась к ней как заботливая мать – великодушно и щедро. Эдвард сам выбрал свою судьбу, и, боюсь, она будет нелегкой.

Марианна вздохнула, всецело разделяя опасения брата, а сердце Элинор разрывалось, когда она представляла, что должен чувствовать Эдвард, отказываясь от лучшего будущего ради той, которая не была способна вознаградить его за эту жертву.

– А чем же все кончилось? – спросила миссис Дженнингс.

– Самым прискорбным образом, – вздохнул Джон Дэшвуд, – разрывом. Мать отказалась от Эдварда. Он вчера же покинул ее дом, и никому из нас не известно, куда он отправился. Понимаете, мы же не можем наводить о нем справки!